Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

За французом помчался Шарлей, на бегу работая фальцийоном, атакующие расступались перед ним. Рейневана снова кто-то схватил, но, получив стилетом в глаз, взвыл и отскочил. Когда Рейневан парировал удар другого, нож щелкнул по ножу, сталь о сталь так, что посыпались искры. К счастью, владелец ножа упал под ударом гёдендага, как бык в резне. Он вырвал из-за пазухи обернутый соломой горшочек. Пять бомб осталось в купеческом доме на Млечной. Это была шестая.

– Ignis! Atrox! Йах, Дах, Горах!

Зашипело, жутко грохотнуло, все вокруг осветил мощный взрыв, жидкий огонь разбрызгался и разлился широко, лепясь ко всему, что было поблизости. И все, что было поблизости, загорелось. В том числе поленница дров, побеленная стена дома, камни мостовой и помои в канаве. И несколько нападающих. Визги и крики ошпаренных вознеслись под самое звездное небо. А в свете огня Рейневан заметил знакомую фигуру. Черный плащ, черный вамс, черные, доходящие до плеч волосы. Птичье лицо и нос как птичий клюв.

– Брать живьем! – крикнул Стенолаз, заслоняя лицо от гудящего огня. – Они нужны мне живыми!

– Бежим! – Самсон рванул за руку парализованного ужасом Рейневана. – Бежим!

Они мчались что было сил, улочка за ними грохотала топотом преследователей.

– Живыми их! Живыыыыыми!

– Я горю! Горююююю!

Они бежали что было сил, а сил добавлял панический страх. Они понимали, что означает приказ: «брать живыми». Долгое, медленное умирание в палаческой, бока, палимые раскаленным железом, выламываемые суставы, кости, дробимые в тисках и дыбах. Чудовищная смерть на эшафоте. Только не это, думал Рейневан, мчась как гончая. Только не Биркарт Грелленорт.

Кто-то их догонял, Самсон с полуоборота вдарил одного из преследующих гёдендагом. Второго Рейневан ткнул снизу, в мякоть, раненый завыл, свернулся на мостовой, третий споткнулся о него; прежде чем он упал, Рейневан распластал ему лицо.

Они убегали, получив некоторое преимущество. Увидели Шарлея, указывающего им путь – в узкий заулок. Побежали. Перед ними бежал Бисклаврет. Трутвайн исчез.

– Бегом! Теперь налево!

Звуки погони немного утихли, кажется, им удалось ненадолго обмануть преследователей, которых задержали люди, бегущие с ведрами на пожар. Но Рейневан и Самсон не останавливались, бежали без передыху. Под ногами захлюпала грязь, заплескалась вода, в нос ударила вонь, отвратный запах мочи. Бисклаврет и Шарлей с треском выламывали какие-то доски.

– Влезайте! Дальше, живее!

Прошло немного времени, прежде чем Рейневан сообразил, что француз велит ему лезть в выгребную яму, прямо в самую дыру, в разящую жутким смрадом клоаку. В этой яме уже с плеском исчезал Шарлей. Лучше говно, чем камера пыток, подумал Рейневан. Он глубоко вздохнул. Месиво внизу встретило его приятным теплом. И огромной волной, когда вниз спрыгнул Самсон. Вонь удушала.

– Сюда, тьфу… – Бисклаврет выплюнул то, что вместе с волной попало ему в рот. – В канал. Выше голову. Это только вначале плохо. Потом будет просторнее.

Звуки преследования начали приближаться. Рейневан зажал пальцами нос и нырнул.

Как он на четвереньках пробирался по облицованному камнями каналу, он предпочитал не помнить. Вымазал это из памяти. Просвет под каменным сводом был то выше, то ниже, рот оказывался то над, то под жидким дерьмом. Руки и колени увязали в том, что толстым слоем покрывало дно. То есть в основном в том, что, обладая консистенцией гончарной глины, оседало здесь в течение шестидесяти лет, или, как Рейневан узнал позже, с начала клодзкской канализации, которую датировали 1368 годом.

Сколь долго тянулась эта геенна, трудно было сказать. Казалось, целый век. Но неожиданно вспыхнули ослепительная радость свежего воздуха и выжимающая слезы роскошь чистой воды – прямо из стока они попали в Млыновку. Отсюда уже недалеко было до Нисы, в которой можно было обмыться более быстрым течением. Они кинулись в воду, переплыли на правый берег. Поверхность реки золотым и красным освещал пожар, это кострами полыхали сараи и постройки на Рыбаках и Выгоне. Мелькали силуэты всадников.

– Холера, – утомленно проговорил Шарлей. – В кармане был кусок хлеба… Наверно, выпал. Пропал завтрак…

– Кто нас выдал? Трутвайн?

– Не думаю. – Рейневан уселся в мелкой воде, наслаждаясь омывающим его течением. – Бомба, которую я взорвал, была у меня как раз благодаря ему… Он доставил мне ветку оливы. Стащил в церкви…

– Олива в церкви?

– С последнего помазания.

На прибрежном песке глухо загудели копыта коней.

– Фогельзанг! Приятно видеть вас живыми, сукины дети!

– Жехорс! Ха! И Бразда из Клинштейна?

– Ты жив, Рейневан? Привет, Шарлей! Здравствуй, Самсон!

– Беренгар Таулер? Ты здесь?

– Собственной персоной. Из Табора я перешел к сиротам. Но по-прежнему считаю, что солдатчина – дело без будущего… Ну вы и воняете же говном…

– На коней, – прервал беседу Бразда из Клинштейна. – Краловец и Прокоп Малый хотят вас видеть. Они ждут.

Штаб сирот располагался в пригороде Нойленде, в корчме.

Когда Рейневан, введенный Браздой и Жехорсом, вошел, наступила тишина.

Он знал главнокомандующего сиротскими полевыми войсками, гейтмана Яна Краловца из Градка, угрюмца и злословца, но пользующегося заслуженной репутацией способного командира, любимого воинами почти так же, как некогда Жижка. Знал он и Йиру из Жечицы, гейтмана из старой жижковской гвардии. Знал, разумеется, и не уступающего гейтманам проповедника Прокоупека. Знал всегда улыбающегося и неизменно пребывающего в хорошем настроении рыцаря Яна Колду из Жампаха. Не знал молодого шляхтича в полных доспехах, с гербовым щитом, поделенным на черные, серебряные и красные поля, ему сообщили, что это Матей Салава из Липы, гейтман Полички. Он нигде не видел Петра из Лихвина, по прозвищу Петр Поляк, и тоже лишь позже узнал, что тот остался с гарнизоном в захваченной крепости Гомоле.

Известие о том, что диверсия в городе не удалась, ни одни ворота Клодзка открыты не будут, поджогов не будет, Краловец воспринял спокойно.

– Ну что ж, такова жизнь, – пожал он плечами. – Впрочем, я всегда считал, что Прокоп и Флютек слишком высоко тебя оценивают, Рейневан из Белявы. Тебя явно перехвалили. К тому же, прости, ты ужасно воняешь.

– Я выбрался из Клодзка по сточному каналу.

– Словом, – Краловец по-прежнему был спокоен, – город тебя… высрал. Весьма символично. Иди умойся, очистись. Нас тут ждет немалая работа и серьезные задачи. Надо самому, без посторонней помощи взять этот город.

– Мне кажется, – ляпнул Рейневан, – Клодзк следовало бы обойти. Оборона у него очень сильная, командиры смелые, моральность гарнизона высокая… Не лучше ли пойти на Камонец? На цистерцианский монастырь? Очень богатый монастырь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});